Новинки и планы издательств в жанре фантастики

В конце 1940-х Дэвис начал писать пьесы (и даже оперные либретто), но активно занимался этим только в последующие десять лет: по словам самого писателя, в какой-то момент пьесы, которые ему нравилось создавать, просто вышли из моды – как и в большой прозе, в драматургии он был сторонником стиля XIX века. Театр же с самого детства был для него важной составляющей мира: родители были заядлыми театралами и каждый увиденный спектакль в подробностях пересказывали домашним. По словам знакомых, Дэвис дал себе зарок: если до 40 лет он не сможет написать пьесу, которую поставят в Англии, он будет писать романы. Постановки так и не случилось, благодаря чему в 1950-х свет увидела его первая трилогия The Salterton Trilogy, и карьера большого писателя завертелась.

Обложки The Salterton Trilogy:

Сам будучи профессором, Дэвис как будто немного играл эту роль: серьезный вид, костюм с иголочки, платок в нагрудном кармане, аккуратно уложенные волосы и окладистая, но щеголеватая борода. Его черно-белое фото вполне могло бы встать в ряд с фотопортретами Диккенса, Гюго, Толстого и Санта Клауса. Дэвис, очевидно, любил производить впечатление на окружающих, будь то коллеги, студенты или читатели: в его книгах присутствует все та же щеголеватость, а временами даже некоторая кокетливая вычурность, которой не ждешь от современной литературы. Впрочем, вполне возможно, что это была лишь еще одна роль, которую Дэвис с удовольствием играл на протяжении всей жизни: по его собственному признанию, в молодости он хотел стать актером, но вовремя понял, что способностей у него недостаточно. Вот и пришлось стать сначала помощником театрального режиссера, а потом и постановщиком собственной многообразной карьеры, которую на просторах Канады, как оказалось, бывает очень непросто построить.

Дэвис сетовал, что написанные канадскими авторами книги и пьесы не имеют успеха в самой Канаде, пока ими не восхитится сосед – США. Канадская публика, говорил он, ждет одобрения американской, прежде чем похвалить что-то самой. По словам писателя, это касалось и его собственных романов: пока их не одобряли американские критики, канадские энтузиазма не выражали. Вероятно, это один из ключей к пониманию ситуации с канадской культурой, которая почти не показывается из-под крыла старшего брата. Мы редко слышим что-то о канадских режиссерах, писателях, художниках – а если и слышим, то нередко принимаем их за граждан соседней страны: кто помнит, что голливудские монстры Джеймс Кэмерон и Дени Вильнёв родом из Канады? Или что насчет Уильяма Гибсона и Стивена Эриксона? Да и Маргарет Этвуд с Элис Манро точно не стоит забывать.

Самого Робертсона Дэвиса нередко принимали за англичанина. Намеренно ли писатель поддерживал вокруг себя этот ареол английскости? Сам он во время разговора со студентами, записанного в университете Торонто, укорял канадцев, и в особенности канадских театральных критиков, в слепой вере англичанам. Мол, все, что скажет английский критик, просто немыслимо подвергать сомнению: «Мы, канадцы, любим класть голову на плаху и приглашать кого-нибудь ее рубить». По этой логике, его собственные годы в Британии, обучение в Оксфорде и работа в старинном лондонском театре должны были возвысить его в глазах публики буквально до уровня бога – возможно, это в какой-то мере и произошло.

Анекдоты, которые Дэвис рассказывал про канадскую культуру, неплохо обрисовывают ситуацию. К примеру, в 60-х он написал пьесу, спектакль по которой должны были играть на открытом воздухе. Была написана музыка, распределены роли, готовы оформление и костюмы – но спектакль был отменен по решению местной администрации из-за дороговизны установки сидений.

Интересно, что в этом же разговоре со студентами, запись которого проводилась в 1971 году, обсуждался только театр, ведь в то время Дэвис был гораздо больше известен как драматург. К тому времени на свет только-только появился роман «Пятый персонаж», открывающий знаменитую «Дептфордскую трилогию», и до выхода «Корнишской трилогии» было еще десять лет – а вот пьес было уже больше десятка, и некоторые из них в свое время пользовались большим успехом. Так, спектакли по пьесе Fortune My Foe, написанной в 1949-м, сыграли более 150 раз – для Канады того времени очень весомый результат.

Канадские критики выказали «Пятому персонажу», скажем так, некоторое недоверие. По словам Дэвиса, так произошло из-за их нежелания признавать, «у Канады есть некая глубина духовной жизни, о которой они не любят вспоминать». Под этим подразумевалось, что в Канаде 70-х не очень-то принято говорить о проблемах, назревших в обществе, и политическом кризисе, который в итоге обязательно должен повлечь за собой новую волну искусства. А кризис возник серьезный: в 1970-м в Квебеке боевики леворадикальной организации похитили и позже убили вице-премьера Квебека Пьера Лапорта. В стране начались волнения, проходили митинги, в Оттаву даже были введены войска, и тогда же впервые в истории страны в мирное время было введено военное положение. Несмотря на весь эскапизм своих книг, Дэвис жил отнюдь не в отрыве от происходящего в реальной жизни – и эта реальность находила своеобразное отражение в его историях. Слова Дэвиса о новом повороте в культуре оказались пророческими, как минимум, для него самого. Вышла «Дептфордская трилогия», а за ней и «Корнишская», и в течение буквально нескольких лет Робертсон Дэвис закрепил за собой звание одного из главных литераторов Канады.

Вопрос, причислять ли прозу Дэвиса к фантастической литературе, вероятно, навсегда останется открытым. Если говорить формально, фантастические элементы там есть: скажем, в романе «Что в костях заложено» фигурируют ангел и даймон, так что чистым реализмом его вроде бы не назовешь. Но в то же время сомневаться в реальности происходящего заставляет и кое-что другое, а именно ощущение сказочности, которое писатель каким-то образом привносил в свои книги – что-то вроде магического реализма. "Корнишская трилогия", начинающаяся с романа «Мятежные ангелы», с первых страниц погружает читателя в уютный и действительно сказочный (по-другому, честное слово, не скажешь) мирок колледжа Святого Иоанна и святого Духа, который его обитатели между собой называют «Душком» — кто любовно, кто пренебрежительно. И сам «Душок», и квартиры почившего коллекционера-мецената Фрэнсиса Корниша напоминают то волшебный замок, то магическую школу, то берлогу хоббита, а описание немного бестолковой академический жизни сразу вызывает в памяти «Заповедник гоблинов» Клиффорда Саймака. В «Корнишской трилогии» нашла отражение академическая карьера самого Дэвиса, которая в какой-то момент довольно тесно переплелась с литературной. Тепло, вызываемое книгами Дэвиса – одна из важных причин читательской любви.

Зарубежные обложки "Корнишской трилогии":

Второй же аспект, который способен привлечь даже весьма избирательных читателей – это невероятная эрудиция Дэвиса, с помощью которой он наполняет свой мир деталями. И это касается не только его познаний в искусстве: у Дэвиса хватает и знаний о других профессиях, и житейской мудрости. Это отчасти объясняется годами усердной журналистской работы (неожиданные задания, неординарные люди и необходимость разбираться в любых вопросах), отчасти его академической карьерой (исследования, исследования и еще раз исследования). Ну и нельзя не упомянуть об упорстве, с которым ему, вероятно, приходилось добывать всю необходимую информацию: никакого интернета, только библиотеки и личная работа с источниками.

Но при всем обилии мелочей и широчайшем кругозоре автора, книги Дэвиса язык не повернется назвать ни перегруженными, ни сухими. Они полны жизни, причем жизни его собственной: не один раз он переносил на страницы когда-то полученные им сильные впечатления. К примеру, есть важнейший эпизод из жизни Робертсона-ребенка, который он, будучи взрослым, включил как минимум в две книги – это его первое в жизни воспоминание. В романах «Мантикора» и «Что в костях заложено» есть моменты, когда главные герои описывают детское воспоминание о красном пионе в летнем саду – и оба раза Дэвис мастерски встраивает эту сцену из своей жизни в нужный контекст. Другой пример, тоже из детства – появление в «Мантикоре» так называемой домашней внутренней ванны доктора Тиррела, некоего поистине адского аналога клизмы, которым регулярно мучили как самого Дэвиса, так и его героя. И да, почти одновременное появление на страницах романа пиона и клизмы вполне свойственно Дэвису с его лукавым юмором.

С юмором у Дэвиса отличные отношения с детства. Мать Флоренс была, по его воспоминаниям, очень ироничной женщиной, и часто вместо прямого ответа или просьбы поддразнивала сыновей. Эта манера общения явно передалась и Дэвису и прочно вошла в его книги: ирония и сатира стали важными атрибутами его авторского стиля.

Зарубежные обложки "Дептфордской трилогии":

К настоящему моменту «Азбука» выпустила важнейшие в творчестве Дэвиса «Корнишскую» и «Дептфордскую» трилогии, а также начала выпуск его последней незаконченной «Торонской», которая открывается романом «Убивство и неупокоенные духи». До своей смерти в 1995 году Дэвис успел закончить всего два романа из этой трилогии (второй, «Чародей», выйдет в «Азбуке» осенью этого года). Такая традиционная троичная структура основана вовсе не на линейности сюжета: книги из одной трилогии при желании можно читать в любом порядке, они от этого не пострадают. Но прочитать их в полном отрыве друга значит лишить себя возможности наблюдать за удивительным взаимопроникновением этих историй, срастающихся, как корни рядом стоящих деревьев. Их объединяют и герои, и обстоятельства, и микровселенная, фрагмент за фрагментом собранная Дэвисом – несмотря на то, что интонация и стиль повествования в книгах одной трилогии могут серьезно разниться.

Обложка "Дептфордской трилогии":

«Пятый персонаж», с которого можно начинать отсчет нового этапа в творчестве Дэвиса, первым из романов в полной мере демонстрирует его отношение к реальности и фантазии, героям и архетипам, мифам и сказкам. В 50-60-х Дэвис серьезно увлекся Карлом Густавом Юнгом, как когда-то в молодости увлекался Фрейдом – отсюда и интерес писателя к архетипам, сновидениям и вообще бессознательному. Собственно, даже на новый путь в творчестве он вступил после нескольких «говорящих» снов, а расшифровывать сны он был мастак. Впрочем, в случае с «Пятым персонажем» бессознательное подкинуло картинку, которую даже не нужно было расшифровывать – только записать.

В течение пары лет Дэвис то и дело представлял себе заснеженную деревенскую улочку, на которой мальчишки играют в снежки. Один запущенный со злостью снежок попадает не в соперника, а в проходящую мимо женщину – поскользнувшись, та неудачно упала, и это падение навсегда изменило жизнь участников происшествия. Так начинается «Дептфордская трилогия» (от названия вымышленного городка Дептфорд), и уже в первой сцене нам так или иначе представлены герои трех романов: об одном расскажут напрямую, другие будут фигурировать в роли родителей в будущих историях. Как и в случае с другими книгами Дэвиса, пересказ сюжетов не имеет особого смысла: в них будут присутствовать богачи и ученые, фокусники и политики – но все они станут частью дэвисовской вселенной, второстепенные детали которой ничуть не менее интересны, чем центральная линия.

Обложка "Корнишской трилогии":

«Корнишская трилогия», появившаяся в 80-х, устроена по тому же принципу, хотя центральное событие, подобное роковой зимней игре, здесь выделить сложно. На его роль можно поставить смерть мецената Фрэнсиса Корниша, но это было бы несправедливо: от это момента сюжет не только развивается вперед, но и пятится назад, в насыщенную биографию Корниша. Кем был он сам, и какое влияние на его коллег и потомков окажет оставленная бесценная коллекция? При чем здесь назойливые священники и прекрасные аспирантки? Сюжетных линий много, и все они, как ветви и корни баобаба, хаотично растут от фигуры Корниша. "Корнишская трилогия" имела серьезный успех за пределами Канады, а второй ее роман "Что в костях заложено?" попал в шорт-лист Букеровской премии.

Роман «Убивство и неупокоенные духи», открывающий возможную «Торонтскую трилогию» завязывается вроде бы и трагически, но на деле самым водевильным образом. Обманутый муж, неверная жена, неудачно (или как раз удачно) замахнувшийся любовник – вот вам универсальный рецепт появления неупокоенного духа. И как всегда бывает с книгами Дэвиса, эта завязка захватывает читателей уже на первой странице – да что там, в первом абзаце романа. Ныне неупокоенный Коннор Гилмартин появляется также в романе «Чародей». Учитывая, что третий роман там и не был написан, потенциальное их объединение в «Торонтскую трилогию» — лишь версия, которую, впрочем, поддержал издатель Дэвиса Дуглас Гибсон. В «Чародее», кстати, появляются не только персонажи из «Убивства»: есть небольшой привет и от героев «Дептфордской трилогии».

Книги Робертсона Дэвиса – это и театральные, и музыкальные, и университетские романы. Все, что для него было важно в жизни, находило отражение в книгах, когда реалистично, а когда и гротескно, но с неизменной любовью к героям и обстановке. Сказать, что Дэвис был непроходимо-интеллектуальным писателем, нельзя, но и беллетристом его точно не назовешь. Он писал о реальности, но при этом видел в ней особую магию, которую переносил на страницы. В общем, как и любой крупный писатель, Дэвис выходил за рамки жанров и направлений: в первую очередь, потому что он хотел не просто описывать действительность – он хотел и в книгах оставаться собой, и вместе с этим был немного актером. Вот и мелькает до сих пор в его романах неуловимая фигура автора, вселяющегося то в одного, то в другого персонажа, и с лукавой улыбкой глядящего на сотворенный им мир.

Книги Дэвида Митчелла уже давно сложились во вселенную Дэвида Митчелла – или, может быть, улицу Дэвида Митчелла, где все дома связаны между собой тайными подземными ходами. Вроде бы в каждом доме свои жильцы, свои дела, однако же нет-нет, да и появится вдруг сосед: из «Тысячи осеней Якоба де Зута» — в «Костяные часы», из «Костяных часов» — в «Голодный дом» и т.д. В новый роман Митчелла «Утопия-авеню», в таком случае, совершено бесцеремонное вторжение, причем сразу с двух фронтов: заявились и персонажи других романов, и целая орда музыкальных героев 60-х и 70-х. И нет, это не последствия приема запрещенных веществ (по большей части).

«Утопия-авеню» начинается как идеально сконструированная картина эпохи: суетливый Лондон конца 60-х, в котором серьезные взрослые люди не могут ужиться с неугомонной молодежью, объединившейся вокруг музыки. Битлы и Rolling Stones уже гремят, Дэвид Боуи пока еще бродит неузнанным (его камео – одно из самых запоминающихся в «Утопии-авеню»), и сотни вчерашних школьников каждый день приезжают в Лондон, чтобы стать звездами. Среди них и герои «Утопии-авеню».

Митчелл не делает из «Утопии-авеню» историю успеха, хотя все атрибуты указывают именно в этом направлении: отчаявшиеся музыканты пытаются во что бы то ни стало пробиться к слушателю – и вот, кажется, что-то начинает получаться. Но это лишь первый план: в глубине сцены разворачиваются личные драмы каждого участника начинающей группы. У кого-то они житейские, у кого-то просто фантастические (тут достаточно сказать, что гитаристу с фамилией де Зут не могло повезти, учитывая судьбу его предка из романа «Тысяча осеней Якоба де Зута»).

Но несправедливо будет сказать, что главной целью Митчелла при создании этой книги было именно погружение во второй уровень повествования, для которого музыкальная индустрия – лишь прикрытие. Он явно упивается атмосферой того времени, без передышки выпаливает имена любимых исполнителей и названия песен, пересказывает музыкальные мифы и легенды. «Утопия-авеню» — это сказка об ушедшей эпохе и одновременно с этим ода бесшабашной молодости, когда до звезд рукой подать, и даже самые дерзкие мечты осуществимы. Но что получает человек, с боем добравшийся до своей мечты? Начинается на этом жизнь – или это лучший из возможных финалов?

Что касается структуры романа, то Митчелл и здесь соответствует музыкальной теме: в «Утопии-авеню» несколько частей, состоящих из четырех-пяти глав. По сути, это собрание пластинок, где каждая часть соответствует одной стороне, а каждая глава – композиции, написанной кем-то из участников. Сменяют друг друга авторы композиций – меняется и точка зрения на события.

В «Утопии-авеню» Митчелл вплотную подступает к границе, за которой для понимания новой книги придется читать предыдущие, и виновато во всем неугомонное семейство де Зутов. В то же время это очень отдаленная планета митчелловской вселенной: дальше от ее смыслового центра, наверное, только роман «Под знаком черного лебедя». И дело не в том, что в этих романах мало отсылок к предыдущим (в «Утопии-авеню» от них просто не сбежать), а в самом настроении истории, которая во многом апеллирует скорее к реальности, чем к придуманному Митчеллом мироустройству.

Зарубежные обложки "Утопии-авеню" (чуть менее психоделические, чем выбранный "Азбукой" вариант):

Как бы то ни было, мы получили: а) еще одну частицу паззла о проделках хорологов и их противников и б) отличный роман об одной из самых запоминающихся музыкальных эпох. И если первый пункт был ожидаем, то второй оказался приятным сюрпризом. Но этот же второй пункт ставит вопрос: в какое время и на какой континент занесет Дэвида Митчелла в следующий раз? Он побывал уже в Японии прошлого и Южной Корее будущего, во всех уголках Британии, в Бельгии, в США до и после апокалипсиса – и это только навскидку. Может быть, самое время добраться до Сахары или Антарктиды, слетать в космос, уйти под воду… Читателям остается только готовиться, ведь литературные путешествия Митчелла редко доводят до добра его героев. А в качестве подготовки предлагаем перечитать его старые романы: на очереди у «Азбуки» издание «Сна №9».

Где можно приобрести "Утопию-авеню":

Ozon

Читай-город

My-shop

Буквоед

«Под знаком черного лебедя» — пятая книга Дэвида Митчелла, которая выйдет в «Азбуке». Поклонники Митчелла знают, что между его романами есть связь: то проскользнет знакомое название, то праправнук знакомого героя. Найти такие отсылки можно и в романе «Под знаком черного лебедя». Из самых заметных можно назвать появление героини «Облачного атласа» Евы ван Утрив де Кроммелинк (дочь композитора Вивиана Эйрса из части «Письма из Зедельгема») и героя «Костяных часов» Хьюго Лэма (студент, двоюродный брат Джейсона Тейлора).

«Под знаком черного лебедя» — отчасти автобиографический роман, в котором Митчелл, очевидно, во многом опирается на собственное детство. К примеру, главный герой, 13-летний британец Джейсон Тейлор (Митчеллу в 1982-м тоже исполнилось 13 лет), заикается – такая же проблема была и у Митчелла. А еще это можно назвать "романом воспитания" (если попытаться влезть в парадигму литературоведения): Джейсон на протяжении года взрослеет у нас на глазах в своей маленькой деревеньке, месяц за месяцем отмечает важные вехи. Мир Джейсона состоит не только из его переживаний: здесь в избытке поп-культуры 70-х и 80-х, музыки и фильмов, на которых он растет и которые его вдохновляют. Самого же автора в детстве вдохновляли «Обитатели холмов» Ричарда Адамса и «Волшебник Земноморья» Урсулы ле Гуин. Митчелл рассказывал, что в 8-9 лет прочитал эти книги и подумал, что просто обязан стать писателем.

Обложки зарубежных изданий романа "Под знаком черного лебедя":

«Под знаком черного лебедя» сравнивали уже и с «Над пропастью во ржи», и с «Вином из одуванчиков», и с другими культовыми романами о взрослении. С митчелловским подростком Джейсоном «книжной» публике, скорее всего, будет легко себя ассоциировать: он робкий мальчишка, который много знает, но стесняется это показать, который не вписывается не только в коллектив, но иногда даже и в собственную семью, и, наконец, он – юный поэт. В каждой главе (всего их 13, и в них описано 13 месяцев жизни подростка) с Джейсоном происходят удивительные события, но главное чудо совершается в его душе. Писать речь 13-летнего подростка для Митчелла было, с одной стороны, вызовом, с другой — интересным опытом: "У детей в этом возрасте нет усвоенных взрослыми языковых формул, которые называются лексической сочетаемостью, т.е. сочетаемостью одних слов с другими. Это значит, что в текст может прокрасться случайная поэтичность и, если повезет, мудрость и проницательность".

Джейсона привлекает все необычное, он живет в своем мире. В этом мире есть, например, таинственный лес около деревни — это лес со сказочным домиком одинокой старухи и темным озером, в котором, возможно, водится призрак. Здесь мы не увидим ничего остросюжетного: никто не организует восстание, не начнет расследование о безопасности реакторов, не погибнет в зловещем особняке. «Под знаком черного лебедя» берет другим: он помогает вспомнить удивительное, немного болезненное время перехода от детства ко взрослой жизни, когда каждый день несет в себе что-то новое, а главные приключения происходят не столько в реальности, сколько внутри твоей головы.

Судьба Адрианы Штроль, кажется, была предопределена еще до рождения: ее отец, Эрик Штроль, в молодости был замечен в компании вольнодумцев, за что поплатился будущей карьерой врача. Дядя Адрианы и вовсе был «ликвидирован». Ликвидация – это не просто казнь: она подразумевает полное забвение преступника, о котором после его исчезновения запрещено говорить даже семье. Сама Адриана при этом растет примерной девочкой, а к концу школы даже умудряется заслужить престижную «стипендию патриотов-демократов». А потом на репетиции выпускной церемонии выступает со скандальной речью, за что тотчас попадает в руки к полицейским.

цитата

Глубоко внутри теплилась надежда, что скоро я увижу родителей — их вызвали, чтобы забрать меня домой. Пускай не допустят на выпускной бал, или лишат аттестата, или даже отправят в Реабилитационный лагерь, где уже, по слухам, побывали ребята из моей школы, арестованные Дисциплинарным отделом по надзору за молодежью. Я была согласна на все, только бы встретить родителей, броситься к ним в объятия...

Каких-то пару месяцев назад мы праздновали мое семнадцатилетие. Безоблачное, счастливое время! До чего наивным, безвозвратно утерянным оно сейчас казалось. Одновременно с утратой этой легкости я почувствовала себя маленькой девочкой, мечтающей поскорее вернуться к маме с папой.

Естественно, никто из родителей меня не ждал. Едва ли они догадывались, что со мной стряслось, а я побоялась лишний раз спросить.

Много внимания в романе уделяется теме прав женщин, которая для Оутс очень важна, и не обязательно даже читать ее книги, чтобы это понять – достаточно открыть аккаунт писательницы в Твиттере. Многие героини Оутс страдают от дискриминации, но умудряются оборачивать ее в свою пользу. К примеру, Адриану Штроль до инцидента с речью мало кто мог заподозрить в вольнодумстве – она же девочка, и пусть даже учится хорошо, но в голове-то у нее явно ветер.

Благодаря феминистским настроениям Оутс ее новую книгу часто сравнивали с хитами вроде «Рассказа служанки» Маргарет Этвуд и «Голоса» Кристины Далчер, хотя по духу она все-таки ближе к классическим антиутопиям вроде «1984» Оруэлла. От режима здесь страдают все, на мятеж не отваживается никто: преступления, за которые людей наказывают ссылкой в прошлое, редко уходят дальше неосторожных слов.

Где приобрести "Опасности путешествий во времени":

Магазин"Буквоед"

Интернет-магазин "Читай-город"

Интернет-магазин My-shop

Джойс Кэрол Оутс известна своей пугающей работоспособностью: в 70-80-х журналисты шутили, что ее фамилия – синоним продуктивной работы. Это неудивительно для человека, который каждый день тратит на работу над текстом по 8 часов. Несколько лет назад британская газета Guardian насчитала в ее библиографии больше 100 книг, включая поэтические сборники – на тот момент писательнице было 77 лет. Оутс до сих пор не очень любит говорить о себе, в какой-то момент вообще заявила: «На самом деле, я не уверена, что у меня есть индивидуальность». Вопреки этим словам, любопытная особенность «Опасностей путешествий во времени» заключается как раз в позиции автора.

Вдобавок к собственному творчеству,Оутс занимается еще и литературной критикой, причем подходит к делу так же фанатично, как к работе над прозой: если уж она пишет про какого-то автора, то должна прочитать максимальное количество его книг (желательно все). Так, к примеру, было с Кормаком Маккарти: Оутс вспоминает, как «сидела в аэропорту Далласа со всеми этими книгами», которые, видимо, таскала с собой в чемодане.

В "Опасностях путешествий во времени" Джойс Кэрол Оутс собрала темы и близкие лично ей, и популярные сегодня в литературе (совпадают эти два перечня почти на 100%). Поначалу роман кажется очень простым, почти прозрачным, но постепенно усложняется, приобретая долгожданную глубину. Оутс говорила, что тяжело писать о вымышленном, когда реальная жизнь кажется гораздо более важной — но она, кажется, нашла рецепт в "Опасностях путешествий во времени". Нужно максимально тесно переплести реальность и фантазию, выбрать самый страшный вариант развития из возможных — а потом постараться возродить надежду.

«Спящие» – не первая книга Уокер, которая вышла в «Азбуке». В 2019-м был опубликован её роман «Век чудес» – история о том, как в результате замедления вращения Земли меняется жизнь людей. Дебютную книгу Уокер написала, будучи редактором в издательстве Simon & Schuster. В своих произведениях она обращается к фантастическому, но при этом хочет, чтобы события выглядели как можно более правдоподобными, поэтому тщательно исследует затрагиваемые темы (физика, медицина, экология и т.д.).

Интересно, что болезни, связанные с нарушением сна, Уокер исследовала еще для книги «Век чудес», которая вышла на английском в 2012 году. Это было за несколько лет до выхода романа Стивена и Оуэна Кингов «Спящие красавицы», за «копирование» которого Уокер пару раз упрекали. Своим главных вдохновением из мира литературы Уокер называет «Слепоту» Жозе Сарамаго, роман об эпидемии слепоты в небольшом городе: здесь вам и социальные, и психологические проблемы, которые Уокер также стремится исследовать в своих книгах. А образцом смешения фантазии и психологического реализма писательница называет роман Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня».

Уокер мастерски меняет фокус повествования: то показывает более широкую картину событий, то сосредотачивается на личных проблемах персонажей. В ее романах люди встречаются со своими страхами. Писательница считает, что страх – это не просто биологический механизм: страхи могут вдохновлять и показывать окружающий мир в новом свете. В «Спящих», кроме таинственной сонной болезни, по неизвестным причинам начинает меняться и природа: что-то происходит с озерами и лесами, появляется угроза землетрясения. Но главные изменения происходят в умах людей, которые под воздействием страха начинают мыслить и вести себя иначе (отсюда и определение жанра «Спящих» как психологического реализма). А уж страх перед непонятным заболеванием – тема всегда актуальная, вот и сейчас человечество паникует при столкновении с очередным неизвестным вирусом.

"Спящие" — драматичная антиутопия, исследование потаенных человеческих страхов и их внешних проявлений; панорамное изображение общества, столкнувшегося с бедой. "Апокалипсис никогда не выглядет так умиротворенно", — пишет Entertainment Weekly. При апокалипсисе, значит, и отоспимся.